Ветер над островами — 2 - Страница 2

— Хотел бы завтра увидеть тебя в конторе, если не трудно. И тебя, Аглая, — обернулся он к молодой загорелой блондинке, идущей под руку с Верой следом за мной. — Будем решать, какую работу поручать Вере, так что хотелось бы, чтобы вы присутствовали.

— Во сколько? — спросил я.

— К полудню неплохо было бы, если не трудно, — сказал Евген. — Хоть официально ты уже не защитник, но…, - тут он замялся немного, — не хочу, чтобы потом говорили, будто я злоупотребил своими правами.

— Понимаю, — кивнул я.

Я и вправду его понял. Ситуация все же неординарная, Евген репутации узурпатора не хочет, и для него важно, чтобы о том, как все решено будет, знало как можно больше людей. Он уважаемый человек на острове и репутация ему важна.

— Придем, — сказала за меня Аглая. — Не сомневайся.

Евген улыбнулся сдержанно, коротко поклонился и пошел от нас, явно направляясь в контору, до которой отсюда было рукой подать. А Вера, Аглая и я, направились к стоящей под навесом коляске, в которой сидел на облучке негр Василий, однорукий и одноногий, работавший на семью Светловых как кучер и вообще во всех делах помощник.

— Расстроена? — спросила Аглая, когда мы все расселись на мягких, обитых белой парусиной диванах.

Василий свистнул негромко, хлопнул лошадь вожжами, коляска поехала.

— А как ты думала? — Вера даже носом шмыгнула. — Сидеть теперь все время на берегу?

— Ну, на берегу как бы даже не важней будет, — влез в разговор я. — Воспринимай это как продолжение образования, да и все. Деньги делаются не только в походах, но и в конторе, так ведь? Кстати, там, откуда я сюда попал, на того же купца пять лет надо учиться, — вдохновенно импровизировал я.

— Я здесь со скуки умру! — аж подскочила Вера от возмущения.

— Если работы много, то какая скука? — запустил я практически не отбиваемый мяч. — И вообще, Вера, нельзя получать все сразу. Могло быть вообще намного хуже, признали бы тебя несовершеннолетней и дяде под опеку отдали бы. И потом ты была бы в деле не второй рукой, как сейчас, а третьей, после Пламена.

— Пламен учиться продолжает, — буркнула девочка. — Он если в дело и войдет, то совсем потом, не скоро.

— Учиться? А на кого? — решил я чуть увести разговор в сторону.

— Географ и геолог. Вот он как раз в плаваниях постоянно будет.

Она сказала это словно в укор мне, как бы с намеком на то, что ей такая благодать теперь не светит. Но тронуло это меня очень мало. Вере пятнадцать, в этом возрасте три года вечностью кажутся, это лишь потом понимаешь, что пролетают они просто недопустимо быстро, а уж за делами и заботами так и вовсе.

— Ну ты скажи, — немного удивился я. — А мне обещают географа подсадить на яхту, без него нельзя. Не Пламена?

— Ему рано, — отмахнулась она, — еще три года учебы.

— Ну видишь, ему тоже три года. Успеешь.

— Вера, я вроде бы тоже с острова почти не выезжаю, — вмешалась в разговор Аглая. — И не очень страдаю, не заметила?

— У тебя работа такая…

— И у тебя теперь "такая", — оборвала ее Аглая. — Ты самого главного добилась — прав совершеннолетней, так что имей совесть и скромность. Уймись, прими как должное. Зато рядом со мной пока будешь, я этому очень рада, — добавила она, обняв девочку за плечи и притянув к себе. — И все, поехали ко мне сегодня, Валентина пирог испечь обещала, если все хорошо у нас пройдет.

— Меня только по пути высадите, — сказал я. — Мне еще в порт надо.

— Приедешь? — обернулась ко мне Аглая.

— К вечеру.

Вскоре коляска остановилась у ворот дома Анастасии Ивановой, тети Насти, у которой я снимал флигель, расположившийся в дальнем конце густого, ухоженного, душистого сада. Я попрощался со всеми до вечера и аккуратно слез с коляски, стараясь не напрягать больную ногу.

Тетя Настя — полноватая невысокая женщина с приятным лицом — возилась в саду, подрезая какие-то кусты. Услышав меня, обернулась, спросила сразу:

— Как прошло?

— Нормально, могло быть хуже. Признали совершеннолетней, но до восемнадцати запретили в плавания ходить.

— А это и правильно, — сразу поддержала она такую идею, — успеет еще. Я с мужем моим, покойником, сколько лет по морю отходила, а начала уже в двадцать пять, если память не изменяет. Накормить?

— Не надо, спасибо, я за лошадью, в порт поеду.

— Могу бутерброды сделать, хочешь?

— Спасибо, теть Насть, но мы гонца за горячим в трактир пошлем.

— А то скажи, мне не трудно, — вернулась она к своему занятию.

Пришлось заодно переодеться, в церкви я был "в выходном", а теперь на работу надо. Надел серую рубашку из тонкого прочного полотна. Свободные штаны, считай джинсы, даже цвет похож, двуслойные спереди и там, где о седло трутся. Ноги всунул в низкие сапоги, вроде тех же ковбойских, но с круглым носком и низким каблуком. На бедра ремень-патронташ, на нем кобура с тяжелым револьвером. Здесь его называют "мастерской Васильева револьвер", но вообще это самый настоящий "смит-вессон", пригодный для стрельбы одиннадцатимиллиметровыми патронами, какие послабее и покороче — те против людей, а какие помощнее и подлиннее — те на зверя предназначены, самый натуральный сорок четвертый калибр. Впрочем, ими и по людям можно.

Патронташ карабином к брючному ремню пристегнул, чтобы не съезжал, в довершение всего натянул широкие помочи на плечи, чтобы уже штаны не съезжали. Все, готов идти.

Зорька — добродушная и спокойная рыжая кобылка, которую мне выделила из своей конюшни Аглая исключительно для того, чтобы у меня не было поводов не ездить к ней в гости, явно обрадовалась моему появлению, лошадка была еще и общительной. Оседлал, вывел из конюшни и за ворота, затем с тихими ругательствами, пыхтя и стараясь не разбередить рану в ноге, вскарабкался в седло с непривычной, правой стороны, потому как левую ногу не только не согнешь, но и опереться на нее никак. Ничего, влез в седло, не свалился.